Я - коренной москвич. Родился в Москве и проживал с родителями в районе Курского вокзала. В 1932 году наша семья переехала в город Люблино, который тогда входил в Московскую область.

Для пацана (а я тогда был ещё в очень юном возрасте) это было великим счастьем: из привокзальной толкучки Курского вокзала оказаться в дачном месте. Не случайно Люблино носило тогда название «Люблино-дачное»!

В те годы ещё не было «Можереза» (позже он был известен как Люблинский литейно-механический завод). Люблино было тихим спокойным местом. Да и дом наш оказался в живописном месте. Рядом парк, пруд, рыночек, да и железнодорожная станция недалеко. Рядом располагался большой Кузьминский лесопарк.

В 40-е годы прошлого столетия, кажется, вся атмосфера дышала войной. В окрестностях Люблина, возможно, это ощущалось сильнее. Воинская часть, стоявшая в Кузьминском лесу, совершала манёвры с переправой через пруд. Во дворе нашего дома проводились учения по гражданской обороне. Мы, ребятня, отлично знали, как спасаться от химического оружия: газов «Фосген» и жидкости «Иприт».

Грозным знаком грядущей войны, как потом вспоминалось, было солнечное затмение, которое мы наблюдали через закопченные стёклышки.

Война грянула 22 июня 1941 года, и мы сразу же её очень почувствовали: начались бомбёжки, так как Люблино было не только крупной железнодорожной сортировочной станцией, но, совсем рядом, в Перерве, находились шлюзы Москвы-реки, поэтому Люблино интенсивно бомбили.

Следов от фугасных бомб мы почти не видели, зато от зажигательных бомб воспоминания сохранились до сих пор. После бомбёжек оставались части несгоревших бомб, корпуса которых были, как мы тогда говорили из «электрона», то есть горючего металла. И вечерами, в подъезде дома, на бетонном полу, мы – мальчишки - зажигали стружки от несгоревших частей бомб. Получали «бенгальские огни», таким фейерверком выглядел горевший металл. Представить себе это современные дети могут, вспомнив новогодний праздник.

Наша семья была неполной, отец умер в 1934 году. Мама работала в паровозном депо, оно находилось между платформой «Депо» и станцией «Перерва».

В начале войны мы жили в теплушках в депо, так как мама была на казарменном положении. Дома жить было невозможно. Батареи отопления замёрзли, некоторые стали подтекать, вода разлилась по всей квартире, во время морозов замёрзла, и дом стал бесплатным катком, на котором можно было кататься и без коньков.

На Люблино было сброшено много фугасных и зажигательных бомб. Около клуба имени III Интернационала упала бомба в 500 кг, искорёжила рельсовый путь, к счастью, людских жертв не было. Другая фугасная бомба упала рядом с аптекой, которая находилась на пересечении улиц Московской (Люблинской) и Вокзальной (Кубанской). До этого случая на это место всегда приезжала подвода с бочкой, в которой находился керосин для продажи населению. После взрыва бомбы подводу больше на этом месте не видели.

Стало холодно и голодно. Ходили на совхозное поле на «покапушки» в поисках замёрзшей картошки и т.п. На «первое» были щи из лебеды, которая имела крахмалистые листочки. Собирали сухие щепочки, ветки – это были «дрова».

От голодной жизни опухали ноги, мальчишеская беготня кончилась. Хотя это будет звучать не патриотично, но, на мой взгляд, от голода нас спасли американцы. Появилась тушёнка, сало «Лярд», яичный порошок «Омлет», разливная сгущёнка. В школе давали так называемое «суфле», что-то молочное с сухофруктами.

Осенью немцев разбили под Москвой, и фронт отдалился. Почти прекратились воздушные налёты. Но именно это время оставило после себя трагические воспоминания. Упал и разбился наш самолёт. Как сейчас помню тела молодых лётчиков, прикрытых парашютом. Это случилось там, где сейчас на Люблинском пруду находится Спасательная станция.

Были и другие потери. В это время я учился в железнодорожной школе. Она была рядом с железнодорожным депо. По дороге домой мы, мальчишки, часто делали набеги на железнодорожные составы с разбитой военной техникой. У многих были и «обрезы», и боеприпасы. В один из таких набегов подорвался на разборке какого-то снаряда соседский паренёк Гена Дубровский. Чудом не задело нас. У Гены сильно раздробило колено, помню как его, окровавленного, несли в поликлинику, которая в то время находилась на Вокзальной улице. Слава Богу, он остался жив, но всю оставшуюся жизнь был колченогим.

Из военных времён вспоминается такой случай. Однажды днём во время налёта фашистской авиации на наш дом упал невзорвавшийся зенитный снаряд. Он пробил крышу, а затем пролетел через четыре этажа. Слава Богу, никто не пострадал, но шума была много.

Для мальчишек осколки от зенитных снарядов были огромным «богатством», этим сокровищем были набиты все карманы. Мамы ругались, так как не успевали латать дыры.

С наступлением морозов естественным катком для детей становился пруд. Но зимой 1941 года забава была испорчена: на льду было много осколков от зенитных снарядов, и кататься было совершенно невозможно.

Но жизнь продолжалась...